Поместить в избранное


Рекомендуем:
https://lehome.ru/katalog/stoly/?f_modern

Анонсы
  • Застывшие в танце 2 >>>
  • Танго в пустоте 3 >>>
  • Полет цветка >>>
  • Пустота >>>
  • Встреча >>>





Произведения и отзывы


Случайный выбор
  • Танго в пустоте  >>>
  • Догадки  >>>
  • Горний зверь  >>>

Наши анонсы:

Анонсы
  • Танго в пустоте >>>
  • Зев вечности >>>
  • Счастливые неправды >>>
  • Защита >>>
  • Суета >>>






------

Защита

Автор оригинала:
Галина Островская

 

 

Утром, оставив Алику записку, чтоб искал себе
другую квартиру, Аглая съездила в супермаркет,
приволокла кучу продуктов и бутылок с бытовой хи-
мией, распихала все это по местам, позвонила мужу
– не дозвонилась, еще раз позвонила – безрезуль-
татно. Вымыла полы. Навела наконец-то порядок в
кухонных шкафчиках. Вычистила до блеска унитаз.
Заказала очередь к зубному врачу. Перебрала одеж-
ду в шкафу. Выложила подушки на солнце.
Утро все не кончалось, хоть и начало подавать
признаки перехода в раскаленное состояние дня.
Она попробовала почитать какую-то книжонку
– бросила. Нехотя перекусила. И решила все же как-
то упорядочить свои жуткие провалы в неизвестное
никуда.
– Первое – Иерусалим, ковровый подвал, – счи-
тала она, загибая пальцы. – Второе – у Старика, ког-
да за спиной раскалывалась земля на части, и я это
видела. Третье – когда Алик снова домогаться меня
начал... Этот кромешный ад… И эта пяточка дет-
ская... Да, еще голос с потолка... Что он сказал?.. Что
я, Аглая, буду... Чья-то я буду... Чья, интересно?
Виденья наслаивались одно на другое, сте-
ны квартиры словно бы двигались, силы воли не
хватало оставаться дальше одной. Она позвонила
Юрчику. Кому еще можно было хоть что-нибудь
объяснить?!
– Занят? – с ходу спросила.
– Нет, – растерялся тот.
– Я приеду.

Уже надев туфли, Аглая вернулась, подошла к
окну, сняла сделанный на день ее рождения талис-
ман, долго рассматривала его в горячем как араб-
ская лепешка солнечном свете.
– Этого не может быть, – сказала задумчиво про
себя, вовсе не отдавая себе отчет в том, чего именно
«не может быть».
Приехала к другу. Села в свой любимый угол.
Стащила кольца, соорудила из них пирамидку.
Разрушила ее. Застонала.
Юрчик подошел к ней вплотную и начал мед-
ленно поглаживать по волосам. Аглая ткнулась ему
головой в живот.
– Ну, успокоилась, Аглаюшка? – наконец спро-
сил он.
– Угу, – промычала гостья, вытирая нос о его за-
стиранную майку. – Опять кормить не будешь?
– Ну что ты, Аглаюшка, сейчас яишенку поджа-
рю. Больше в доме ни хрена нет, а яишенку поджа-
рю. Хочешь?
– Да нет, я дома перекусила, – вспомнила Аглая.
– Сделай кофе.
– А музычку тебе поставить? – Юрчик поставил
турку на огонь, подошел к гостье и еще раз ласково
погладил.
– Не надо, – мотнула она головой и почти безраз-
лично, не поднимая глаз спросила, – скажи... когда
твоя болезнь начиналась... тогда еще... в России...
Как она начиналась?..
Юрчик поскреб бороду, нехорошо щуря один
глаз. Постоял в задумчивости. Подошел к пли-
те, выключил конфорку. Газ чпокнул и погас.
Аккуратно сняв пенку и разложив ее в крохотные

керамические чашечки, налил кофе. Усевшись на-
против, велел:
– Рассказывай, что случилось.
– Не знаю, – ответила Аглая. – Я не знаю, что
случилось…
Юрчик молчал, подперев голову тяжелым кула-
ком и затягиваясь так, что дым полз в нос. По доро-
ге дым запутывался в жесткой щетине и шевелился
там сизыми змейками.
– Помнишь, я говорила, что была в Иерусалиме?
– Аглая посмотрела на друга с надеждой. – Ты еще
тогда как-то отшутился и не стал слушать... Ну, так
вот... Туда послал меня Старик – передать письмо.
Он сказал, где я должна быть и во сколько, но не ска-
зал, кому именно надо передать этот конверт. Я не
стала спрашивать...
Она запнулась.
– Рассказывай, – велел друг.
– Хорошо, – продолжила Аглая. – Стою, жду.
Жара. Самый центр Старого города. Там шумиха
обычно, а сейчас как вымерло все... Может, из-за
этих взрывов бесконечных... Одни арабы-торгов-
цы... Долго стою, час, наверное. Наконец вижу: кто-
то движется в моем направлении. Мне показалось,
что это тот, кому надо передать письмо. Человек
же – минуя меня – заходит в соседний магазинчик.
Но буквально через минуту возвращается, спраши-
вает, не нужна ли какая помощь. Вызнаю – некуда
уже было деваться! – есть ли в его лавке туалет. Он
предлагает мне следовать за ним. Галантно так...
Пересекаем узкий, заваленный товаром магазин.
Спускаемся по винтовой лестнице. Лестница крутая,
неприятная. Человек этот чем-то напоминает мне
султана. Или – шаха, не знаю… Спина прямая, голо-

ва гордо откинута, шаг легкий. Но какое-то ковар-
ство в нем… Чувствую! Ты знаешь, что я чувствую
такие вещи!
Юрчик кивнул и еще глубже затянулся.
– Проходим один зал. Потолки высоченные, вместо
стен… – Аглая задумалась на секунду и, словно рассма-
тривая висящую перед ней картину, начала описывать
дальше. – Вместо стен – водопады ковров. Серебряные
чаши-раковины на мраморном полу… Огромные…И
зеленая подсветка. Ощущение, что идем по морскому
дну… Следующий зал. Там один-единственный ковер,
златотканый… Посредине зала – фонтан. Из него пьет
воду львица с янтарными глазами. Я ее сначала за жи-
вую приняла, даже испугалась немного… Идем даль-
ше... У меня рябит в глазах: ковры, ковры, ковры…
Они шевелятся. Мне так кажется, во всяком случае.
Думаю: куда ведет-то! Куда!? Подумала – и нехорошо
стало. Воображение разыгралось: вот приведут тебя,
говорю сама себе, в последнюю комнату, швырнут на
ковер персидский и… Изнасилуют! Убьют! На кусочки
расчленят! А вокруг зулусы с обнаженными саблями.
Или звери дикие…
Юрка скребанул в бороде.
– Ладно, там на мою невинность так, в конце кон-
цов, и не посягнули, кажется, – на секунду споткнув-
шись и, словно бы вспомнив чего-то, сказала Аглая
и подробнейшим образом принялась описывать ту-
алет, каких она сроду не видывала.
Она даже развеселилась немного, рассказывая,
как маленький воришка шевельнулся в ее душе при
виде изящных статуэток, расставленных на ракови-
не. Но тут же сникла. Тревога, снедающая ее, ока-
залась сильнее природного дара смотреть на ситуа-
ции, даже самые сложные, полушутя.

– Юрочка, когда я вышла, увидела, как какая-то
фигура буквально растворилась в стене. Стою, ду-
маю, показалось или нет? И еще думаю, что самой
ни за что не выбраться из этого лабиринта под-
земного... Тут появился мой повелитель, кивнул,
чтоб за ним следовала. Идем, а залы совсем другие.
Поменьше. В одном из них – гобелены старинные,
кресла готические. Приглашает сесть. Я стою как
каменное изваяние и делаю вид, что совсем плохо
иврит понимаю. Он переходит на немецкий и что-то
объясняет мне про искусство Средневековья. Я не-
произвольно реагирую: отвечаю тоже на немецком.
Откуда он знает, что я владею этим языком – в го-
лову не пришло спросить! Почему-то начинаю из-
лагать концепцию карнавальности инквизиции...
Султан мой слушает, понимающе кивает. Я радуюсь,
что встретила в кои-веки компетентного собеседни-
ка, усаживаюсь в кресло, придвинутое им. Что-то
пью, какой-то странный чай. Или, скорее, настой.
Откуда он взялся?! Кто мне подал этот стакан – даже
не заметила! Вдохновенно разглагольствую и не
могу остановиться.
– Ну да, иногда у тебя такой словесный понос от-
крывается… – иронично произнес Юрчик.
– Не говори гадости, мне и так тошно… И не пе-
ребивай, если можешь... Теперь не помню, на чем
остановилась.
– Но том, что сидишь и треплешься.
Аглая взглянула на друга укоризненно.
– Тут появляется слуга. С подносом. Там фрук-
ты, вино… Глянула на него – и сердце оборвалось.
Господи, думаю, что я тут делаю?! Зачем пью?!
Может, это отрава! Может они – работорговцы!
Откуда это богатство?! Почему меня сюда заманили

и ублажают? Что, наверху туалета нет? Продавцы из
верхнего магазина малую нужду на золоченых уни-
тазах справляют? Чай в сторону отставила, от вина
отказалась. Молчу. Потом резко перехожу на высо-
кий иврит, чтоб знали, что я гражданка Израиля,
может быть, даже персона какая-нибудь важная,
и государство меня будет искать. Служка исчезает.
Юноша извиняется, говорит, что сейчас вернет-
ся и выходит следом за ним. Я сижу, как парали-
зованная. Ругаю себя на чем свет стоит: почему не
встаю, почему не ухожу?! Чего жду?! Бог его знает!
Светильники горят... Гобелены мрачнеют. Или это у
меня в голове мутится… Начинаю чувствовать, что
как бы одурманена. Какой-то запах, мне показалось,
вокруг витает... Сладкий, очень приторный. Все,
думаю, анаша. Или гашиш. Или Бог его знает, как
эта отрава называется. Сами ушли, а я сейчас усну
и проснусь рабыней в какой-нибудь африканской
стране. Или в азиатском борделе… Встаю. Ноги не
слушаются...
– Аглаюшка, ты, может, просто разморилась,
спатеньки захотела. А твое воображение... бурное…
– перебил Юрчик.
– Заткнись, а! – отрезала она. – Ты понимаешь, что
я не помню, что со мной было больше трех часов?! Я
по-всякому считала. На лестницы, залы и туалет пол-
часа, на болтовню столько же… Час! Пускай полтора!
Но не три! Допустим, на мобиле цифры сбились. Он
падал, я говорила тебе! Нет!? Но солнце-то? Я что, не
знаю, когда оно садится?! Когда вышла оттуда, солн-
це уже шло на закат. А приехала – в полдень!
Аглая, прикусив губу, выжидательно глядела на
друга. Тот потянулся к маленькому телевизору, сто-
ящему на убогой тумбочке, включил его.

Кукольные глаза диктора уставились в противо-
положную стену. Через минуту шевелящийся ре-
зиново рот начал выговаривать слова: «По предва-
рительным оценкам, жертвой террористического
акта в Иерусалиме стали восемьдесят израильтян.
Террорист-самоубийца...»
Юрка матюгнулся и сделал звук громче. Но дик-
тор, сморгнув дважды, сообщил, что подробности
– чуть позже.
По немому экрану телевизора продолжали ез-
дить «амбулансы», груженные черными мешками
с трупами, в лужах крови плавали осколки витрин-
ных стекол...
– Суки! – Юрка вслепую нашарил в ящичке упа-
ковку лекарств.– В свиные шкуры их заматывать
после смерти! Хрен тогда к девственницам в рай по-
падут!
Выдавив сразу три таблетки на ладонь и закинув
их в глотку, он повернулся к Аглае.
– Так, говоришь, память потеряла? Да?
Аглая насторожилась.
– А амулетик с тобой был?
Она торопливо кивнула.
– Ну, значит, ничего с тобой плохого быть не
могло. Запомни: ты – защищена.
Женщина еще раз кивнула, очень доверчиво...
– Амулетик-то я тебе надежный сделал. Ты не
бойся – пока он с тобой, будешь неприкосновенна. Ни
хрена тебе никто ничего плохого сделать не сможет...
Ни эти, с чумазыми рожами палестинскими, ни те –
хвостатые… Никто! Я амулетик твой знаешь в каких
мирах надыбал? Не знаешь... Туда вам ходу нет, где я
бывал. Туда таких нежных не пускают, Аглаюшка... Я
за этот амулетик цену ого-го какую заплатил.

Не очень-то хотели секрет открывать. Но я по-
просил. Я очень попросил для тебя, Аглаюшка. Ты
не сомневайся, я правду говорю... И скажу тебе, что
вещицу эту не одна ты носила. Не знала?.. Ох, какая
у нее еще хозяйка была...
Юра медленно подходил к Аглае, притворно
сладко улыбаясь, тонируя мурлыканьем голос. Гора
его тела дышала первобытностью и силой. Вплотную
приблизившись к гостье, он обхватил ее за плечи,
ведя свои огромные ладони вверх, к горлу.
– Задушить, что ли, меня хочешь? – слегка от-
странилась Аглая.
– Тебя?! Аглаюшка?! Что ты такое говоришь!
– Юрка отпрыгнул. – Разве я могу тебе что-нибудь
плохое сделать! Я же к тебе не для того приставлен,
я помочь тебе хочу.
– Ага! – возмутилась она. – Помощник!
Придушишь, и пикнуть не успею.
– Да не бойся, милая. Я теперь совсем здоровый.
Ситуацию под контролем держу. Я их перехитрил,
они до меня больше не доберутся. Веришь?
Юрка стал как-то оседать и стареть на глазах: ви-
димо, начали действовать лекарства.
– Я тебе еще яишенку сделаю, – сказал он, наде-
вая фартук. – Только погоди чуток, я только прилягу
на минуточку, а потом сделаю. Не уходи, Аглаюшка...
Пожалуйста, не уходи без меня....
Она осталась одна в маленькой кухоньке, где
было много всякой хохломы, и на кривом удили-
ще судьбы, вознесшей ее в Иерусалим, трепыхалась
сметенная душа...
Вернулась с работы Наденька, молча поставила
перед Аглаей чашку, налила крепкого свежего чая,
спросила:

– Аглая, ты чего такая в последнее время?
– Какая?
– Ну, вздернутая какая-то. Что-то случилось?
– Я не знаю, Муся, – честно ответила Аглая. – За
исключением какой-то фигни, ничего не случилось.
А ощущение – что я куда-то проваливаюсь, будто
меня засасывает что-то... Так, наверное, зверь себя
чувствует, когда его окружают охотники, стоящие
против ветра. Запаха нет, а опасность – вот она, в
воздухе витает. И трепещет зверек, ничего не пони-
мая...
– Ну, допустим, на трепетную лань ты вовсе не
похожа, – трезво рассудила Наденька.
– Да мне и не страшно. Я просто не могу состы-
ковать некоторые вещи. Я рассказывала Юрчику:
была на днях в Иерусалиме, и там со мной что-то
случилось, какой-то провал памяти… Очутилась я
в одном очень странном месте, осталась одна, смо-
трела на гобелен, который висел напротив. И вдруг,
– Аглая передернулась, – вижу. Мусик, я, правда,
видела это... Что я... Или не я – не знаю... Какая-то
старая женщина, во всяком случае, старее меня... А
я как бы внутри нее. Сама же я понимаю, кто я и где
я... Я, Мусик, не спала. Я даже глаза не закрывала.
Они у меня знаешь, как были распахнуты... А карти-
ны одна на другую наслаиваются...
Эта женщина в каком-то доме, каких я сроду
не видела... Там очень узкие комнаты были. И тем-
ные... Ступени каменные… А с улицы... Этот дом
был забором, тоже каменным, обнесен... Такие воп-
ли раздавались страшные... Один голос был особен-
но истошный... Я видела каких-то людей у дома...
Потные, лохматые... Женщины визжат, хохочут...
Жесты непристойные делают... Мужики как зве-

рье бешеное – тявкают, скалятся… Оргии... Тут
же дети чумазые... Одну девочку мерзкий стари-
кан прямо в рот... О, Господи! Она захлебывается...
Факелы дымят. А я... Ну, не я, а эта женщина, она
напугана... А в доме – гости. Их двое. По виду – ни-
щие, но лица какие-то у них особенные. Светлые?
Не знаю, особенные... Муж ее с ними говорит, объяс-
няет что-то, умоляет даже. Потом выскакивает
на улицу, к этой толпе... У одного там были длин-
ные желтые зубы, он все челюсть вперед выдвигал
и лязгал ею. Другой дергался. А еще один, весь воло-
сатый, он все время чесался, я даже слышала этот
звук... И – смех... Они так смеялись....
Аглая с ужасом зажала уши руками. Справившись
с собой, заговорила снова:
– А мне – то есть ей! – страшно. Она слышит,
как муж обещает дочек этой толпе вывести. С
улицы ничего не слышно – а она слышит! Тут же
побежала по дому, ищет девчонок... И найти не
может... Из комнаты в комнату, а вопли все ди-
чее, радостнее... Там окошечко крохотное было.
Она метнулась к нему – посмотреть. А сердце как
ножом скоблят – боль такая! ...Не было ее дочек
на улице... Она снова мечется по дому...
А потом случилось что-то... Не знаю что! Муж
вернулся. Идет к ней. Медленно как-то… Как-то не
так. Хромает. Да, он хромой был. Точно. Я видела!
А на улице вся толпа уже на четвереньках пол-
зает, беспомощно… И у всех глаза белые, вздутые,
слепые глаза... И – тихо. Не одного звука не слыш-
но. Только стук ее сердца.
Аглая, тяжело дыша, наконец, отвела взгляд от
картины, бледный слепок которой пыталась обри-

совать, взглянула на Мусика. Та спала, положив го-
лову на скрещенные руки, и тихонечко посапывала
во сне.
Пришел Юрчик. Поцеловал Аглаю в маковку,
расталкивая Мусика, запел басом «Ерушалайм шель
заав». Мусик просыпаться никак не хотела, Юрчик
запел еще громче, Аглая попросила, чтоб он сделал
ей горячую пенную ванну.
Ей было очень холодно, хотя на улице был хам-
син.
* * *
Старик тоже мерз. Его бездвижные ноги были
укутаны одеялами. Девушка-филиппинка, плоско-
дынное лицо которой украшали изогнутые пухлые
губы, осторожно помешивала ложечкой чай в тон-
ком стакане с подстаканником. Ее маятникообраз-
ные движения раздражали Старика, но он молчал.
Капризы не были властны над ним. Он победил их
давным-давно – в самом начале своей немощи.
Болезнь, его редкая болезнь, разрушила кости
с той же беспощадностью, с какой каменный жер-
нов размалывает пшеничные зернышки, превращая
их в серую муку. Помочь ему не мог никто и ничто.
Деньги лишь продлевали мучительность конца, со-
впавшего с исчезновением родового талисмана.
Земной шар с тех пор съежился и движения его в
торжественном планетарном окружении стали бо-
лее хаотичными. Так казалось Старику.
Увы, Вульфа ждала та же участь...
Род стремительно и страшно начал вымирать…
полвека назад? Пожалуй… Немногим больше...

...род, звезды которого сияли на ветхозаветном
небосклоне, а имена предков перемежались с име-
нами еврейских царей и пророков в старинных свит-
ках …
Предания гласили, что сила и живучесть сыно-
вей рода таинственна и непостижима, они не поги-
бают в боях, не терпят бедствий на море…
Вокруг этих имен слагались легенды… Века рас-
творились в водовороте времени – а легенды оста-
лись. В них говорится о какой-то неведомой охран-
ной силы, помогающей сыновьям рода, и упомина-
ется женщина – Каменная женщина…
...род, воспрявший Фениксом из пепла времен
в загадочной холодной рыцарской Германии…
Всадники его – крестоносцы – облаченные в желе-
зо, влекомые памятью крови, скакали по тернистым
путям и тропам, дабы хоть на миг припасть губами к
Святой земле, земле праотцев. Тому месту , где в не-
запамятные времена их далеким предком был най-
ден чудотворный талисман у изножья оживающей
по ночам скалы …И они возвращались из гибельных
походов невредимыми. Они – не погибали.
...нетленными оставались рукописи, живыми –
картины, созданные сыновьями рода. Они не сгора-
ли в огне, не исчезали, их нельзя было уничтожить...
Говорят, творцам их являлась временами женская
фигура в белых покровах.
...этот род начал вымирать полвека назад.
Смерть и немощь поселилась в родовых замках
с тех пор, как мощный защитный талисман рода,
непостижимый как Идея Сотворения, спас от вер-
ной гибели старшего брата Старика – отца Вульфа.
Талисман спас его и – исчез навсегда.

Смерть начала уносить одного за другим сыно-
вей рода. Беспричинно и безжалостно. В тот же год
один самый старший из братьев – покончил с собой
перед полотном Рембрандта. Другой брат повесился
в одном из мрачных подвалов картинно-игрушеч-
ного замка, тонущего в фонтанных отражениях. Не
стало Иехезкеля, Иофама, маленького Азарии... В
младенчестве умирали одни, другие погибали в ма-
теринских утробах... Белая женщина продолжала
являться, но – увы! – не для того, чтоб спасти или
вдохновить. Теперь ее появление было сопряжено с
очередной смертью.
В конце концов, на ниточке жизни оставалось
лишь три узелка: Старик, сам барон, недвижимый
уже тридцать лет, и единственный сын его – Вульф,
эстет и отменный игрок, с прошлого года начавший
сильно прихрамывать в непогоду.
– Вульф, – позвал Старик племянника. – Сядь
рядом.
Тот закрыл тисненный золотом альбом с семей-
ными фотографиями, аккуратно пристроил трубку
на каминной полке, подошел. Поправил одеяло на
ногах Старика, присел рядом так, чтоб дяде не при-
ходилось напрягать голос: единственное, что храни-
ло силу в изможденном теле Старика – был голос.
Но и эта сила была на исходе…
– Я тебе не сказал одной детали, – не так заметно,
как всегда, катая звуки, сказал Старик. – Фаруда…
она вчера гадала на бобах. Она сказала, что один
из бобов треснул и развернулся, когда она положи-
ла их на юго-восток... Эта Эглая… она о чем-то до-
гадывается... Она... – Старик тяжело и болезненно
задышал, подбирая слово, – догадливая... Она, по-

Зная, чего ему будет стоить скрупулезнейшее изуче-
ние талисмана-двойника на груди молодой женщи-
ны с ведьминскими отметинками в глазах...
– Чтобы задержать ее, Давид начал говорить на
ту тему, что, он знал, ее интересует очень и очень...
– продолжил Вульф. – В иврите нет соответствую-
щих терминов, и он говорил с ней на немецком, не
спросив предварительно, знает ли она язык Гете. Он
знал, что знает... Но не учел, что здесь, в Израиле,
на немецком не говорят... Вряд ли ей придет в го-
лову, что ты лично посетил хранилище... Но… У нее
аналитический ум. Она, если будет думать об этом,
скоро поймет, что все связано... Увы, то, что мы
предприняли, не было идеальным вариантом. Мы
слишком спешим…
Старик с трудом поднял голову и цепко схватил
собеседника бледно-сиреневым от предночных бо-
лей взглядом.
– Мы не можем знать… когда Каменная… явится.
Мы также не знаем, кто из нас – ты или я – кто… пер-
вый. Кого из нас завтра не будет… Нет времени…
Старинные канделябры дрогнули от сквозняка.
В узкую щель приоткрывшейся двери проскользну-
ла старая служанка, неслышно составила на поднос
малахитовые пепельницы и вазы с нетронутыми
фруктами. Учуяв взгляд Старика, подошла и встала
напротив, вонзив черные стрелы глаз в пол.
– Фаруда... На полу трещина... появилась… вче-
ра… ты сказывала... Объясни, как истолковываешь
гаданье... – велел ей Старик.
– Я спрашивала и мне ответили... – еще глубже
дырявя пол глазами, проговорила служанка.
– Мне было показано три вещи... – старуха те-

перь смотрела прямо на хозяина. – Аглая была на
скалах... Она еще не встретилась с Каменной, но ей
осталось сделать всего несколько шагов... Я видела
их почти вместе... Она уже в дороге...
Племянник и дядя скрестились взглядами, и
Старик спросил:
– Фаруда, ты думаешь, если она увидит... Если
она увидит... Каменную... Мы не сможем сделать
так, как задумали?
– Она просто женщина, – на секунду презритель-
но дернув узкий шнурок губ, ответила служанка, и
на секунду же ее глаза потухли. Но лишь на секунду.
– Она запутается и может все испортить. Она либо
уедет к мужу, и мы снова потеряем много времени,
возвращая ее сюда, либо... Это еще хуже – из блуда
войдет к Вульфу: где страх, там и блуд. А Каменная
этого не простит. Ее она не заберет – я знаю навер-
няка. Но нам – не простит.
– Скажи точнее, чего ты опасаешься? – желтый
воск усталости лег на лицо Старика.
Фаруда выпрямилась.
– Я не опасаюсь, я знаю, что женщины отдают-
ся без любви... Она такая же... Повторяю: если она
войдет к Вульфу без любви, появившийся талисман
утратит связь с пропавшим. Все рухнет. И ты, – она
показала на Вульфа пальцем, – пойдешь вслед за
всеми. Не сомневайся: за тобой уже послано.
– Ты говоришь глупости! – Вульф чуть не сшиб
голосом старую ведунью, но тут же перешел на тон
более спокойный. – Какая связь между якобы мисти-
ческими прозрениями этой... этой Аглаи... Которая
будто бы может увидеть Каменную... Даже если и
увидит, что с того! Каменная ей ничего не скажет.
Каменная – не го-во-рит!!! Кому она что сказала!?

Мы до всего додумывались сами! Она только прихо-
дила время от времени и смотрела скорбно своими
мертвыми глазами, унося с собой наших братьев... А
любовь... Аглая все равно вернет в нашу семью эту
драгоценность! Вернет по доброй воле, как ты и ве-
лишь, старуха. Она будет моя и собственными рука-
ми повесит мне на шею талисман. Сама! Так будет!
– Вульф! – служанка, прикрыв ладонью рот, с
жалостью смотрела на него. – Сынок! Если в ней бу-
дет страсть, а не любовь, никакой талисман не спа-
сет тебя.
– Какая разница между страстью и любовью?
– надменно поднял брови Вульф. – Женщины этого
не различают! У них это одно и то же. Они – похот-
ливые самки, которые ползут в объятия любого, обе-
зумев от страха. Молодые – от страха, что они некра-
сивы и не насытятся, старые – что они уже никому
не нужны, а все еще не насытились! Она одинока,
и ее одиночество – мой надежный союзник. Аглая
будет моей и, даст Бог, даже зачнет.
– Сядь, Вульф, – приказал Старик. – Помолчи.
Фаруда всегда знает, что говорит... Завтра ты
позвонишь... Эглае... и назначишь встречу.
Предварительно зайди ко мне. А теперь – позовите
узкоглазую мою девочку, мне нужно уснуть.
Аглая, взяв махровое полотенце, отправилась в
ванную. Подлив в зефирное одеяло пены холодной
воды, открыла дверь и скользнула в голубую чашу.
Погладив себя руками по мокрым плечам и обтерев
капельки влаги с лица, начала из плотной пены ле-
пить фигурки. Получались какие-то человечки, кото-
рых она ставила на пол одного за другим. Человечки
медленно оседали, наклоняясь и как будто куда-то,

или от кого-то? – спешно убегали. За самой большой
и лохматой фигурой теперь уже почти вертикально к
полу стояли две маленьких. Последняя скульптурка,
изящная и сверкающая, держалась дольше других,
не исчезая. Аглая с интересом разглядывала ее...
Пот, бегущий по загорелой шее женщины, вне-
запно высох.

 
К разделу
Все права принадлежат Галине Островской, при цитировании материалов активная ссылка на сайт обязательна