Десять ноль-ноль. Обшарпанная дверь стариков-
ского особняка. В очередной раз одна и та же ассо-
циация – синагога в Венеции. Нищета, обмокрость и
серость наружных стен, внутри – роскошь.
Они, Вульф и Аглая, столкнулись на пороге.
– Доброе утро, – слегка растерявшись, сказала
она.
Он ответил – чуть насмешливо:
– Через порог не здороваются. А вот сейчас –
здравствуйте...
«Какого черта он так смотрит на меня», – поду-
мала Аглая, убирая прядь волос за ухо.
– Пойдемте к моему автомобилю. Сейчас мы
едем в Кейсарию.
Петля скоростного шоссе, песчаные насыпи, вил-
лы...
Ажурные пролеты арок, в нишах – мраморные
скульптуры сияют холодом.
Ворота открывает слуга – молодой эфиоп. Другой
слуга открывает дверь машины. Аглая с достоин-
ством выходит. Зелень, белизна и синева слепят гла-
за. Только мозаичная дорожка под ногами. Цветная
лента орнамента наконец кончается.
Вульф поддерживает ее под руку. Спустя несколь-
ко мгновений она видит себя сидящей в огромном
кресле, улыбающейся, что-то отвечающей сухопа-
рому пожилому человеку в черном френче, наконец
– оставшейся в одиночестве и рассматривающей
диковинный модерн обстановки. Потом видит, как
вкатывается столик с фруктами и винами. Следом
за ним – другой, с серебряными супницами, соусни-
ками... К еде она почти не притрагивается, вино не
пьет, почему-то все время согласно кивает головой,
опять остается в одиночестве, вдруг настораживает-
ся из-за каких-то слов вернувшихся и разговарива-
ющих стоя мужчин.
Те ведут беседу на языке жестов и одобритель-
ных похлопываний, оба настроены благодушно, но
вскоре вертикальные морщины на щеках хозяина
становятся глубже, он задумчиво почесывает уголок
рта...
Вульф садится на ручку кресла, в котором уютно
расположилась Аглая, она слегка выпрямляет спи-
ну... Хозяин, вонзая ноги в пол, быстро исчезает в
тускло освещенном коридоре. Вульф остается си-
деть.
Аглая чуть запрокидывает голову и видит кра-
ешек четко очерченной ноздри и мрачно-темный
глаз, зарешеченный ресницами. Сердце ее сжима-
ется.
Хозяин возвращается. Вульф встает, пожимает
ему руку. Тот рассыпается в благодарностях. За что
он благодарит Вульфа, Аглая абсолютно не понима-
ет. За удачную сделку? Но даже если это была сделка
купли-продажи, то проходила она явно не по обще-
принятым правилам... Хотя кто их знает, эти чужие
правила…
Половинки ворот сходятся за спинами отъезжа-
ющих, Вульф по-прежнему молчит, Аглая, разуме-
ется, ничего не спрашивает. Едут. Пузатые горки
«дорожных полицейских» ложатся поперек длин-
ной машины, солнце сквозь затемненные окна ее
кажется вычерченным по циркулю.
– У нас впереди еще встреча, – говорит Вульф.
– Хорошо, – отвечает Аглая.
Скульптуры, фонтаны, мебель... Хозяин виллы,
еще более роскошной, его толстая жена в пижаме.
Вульф – любезный, утонченный, чуть ироничный.
...Он очень красив, этот Вульф... Довольно долго что-
то объясняя собеседнику, он не смотрит на Аглаю,
но она чувствует, что окутана его вниманием.
Она сидит далеко, в уши ей льются потоки рас-
сказов хозяйки о стоимости виллы, и оранжереи,
и бассейна... Нет! она никак не может слышать, о
чем говорят мужчины. Но каким-то образом знает,
что те ведут речь о редчайшей книге шестнадцато-
го века, книга эта находится у Вульфа в коллекции,
он не намерен ее продавать, но обмен – возможен...
Что это за книга!? Неужели... Она была уверена, что
все ее экземпляры были уничтожены, сожжены.
«Уймись, а! – говорит Аглая юркому зверьку –
своему любопытству, – какая тебе разница!»
Но зверек крохотными лапками щекочет ей шею,
грудь – он хочет знать, что это за книга. Аглае стано-
вится не по себе, из-под выреза платья она вытяги-
вает бирюзовый талисман свой... Когда любуешься
на загадочное плетение серебряных буковок и тро-
гаешь пальцами камни, всегда становится легче,
лучше, мирская суета отступает...
– Что это такое, что это за вещь? – вдруг засуети-
лась, заерзала в кресле ее собеседница.
Мужчины повернули головы.
– Это подарок. Талисман. Это – простое серебро...
– недоуменно ответила гостья.
– Какая славная вещь... – как живой тряпичный
шар покатилась толстуха на Аглаю.
Та резко откинулась назад, чтоб, не дай Бог, хо-
зяйка не схватила бы ее украшение вместе с платьем,
кожей, кровью.
– Снимите, я хочу посмотреть эту вещь, – за-
явила хозяйка, гордо дернув подбородком в сторону
молчащих мужчин.
– Я приношу свои извинения... Человек, который
мне сделал это украшение, просил никогда и ни при
каких обстоятельствах не снимать его, – ответила
Аглая, зажимая талисман в кулаке и видя одновре-
менно, что мужчины поднялись и идут к ней.
– Ну-ка, ну-ка, любопытненько! У Шушаночки
моей очень изысканный вкус. Что это у вас там? –
потянулся к ней хозяин виллы.
Аглая беспомощно посмотрела на Вульфа. Его
лицо... Его лицо вполне можно было привинтить к
одной из бронзовых безмолвных статуй, стоящих в
нишах, – разницы никто бы не заметил.
Аглая растерялась, да так, что повела себя по мо-
дели, вовсе не свойственной ее независимой натуре.
Она положила талисман к себе на ладонь и, протя-
нув ее как за милостыней, поочередно поднесла к
нависшим над ней лицам.
Хозяйка схватила чужую вещь картофельными
пальцами и начала ее крутить.
– Это старинная вещь, – сказала она убежденно.
– Вы говорите неправду. Вы лжете, моя дорогая.
Аглая еще раз оглянулась на Вульфа. Бронзовая
маска его лица протонировалась тонким слоем мед-
ного купороса.
«Предатель», – с какой-то странной горечью по-
думала Аглая.
Она посмотрела на обступившие ее фигуры и
– вспомнила...
Вот этот... Это он. Это он – в ее иерусалим-
ском подвальном видении – это он смотрел со-
пливыми глазами на девочку, которую насиловал
старикан. Из маленького бледного ротики девочки
текла густая пена, она корчилась на камнях в при-
ступе эпилепсии – а этот – смотрел... И дергался.
Это он дергался.
А тетка... Тетка тоже там была... Она стоя-
ла у стены... Она отекшими руками все пыталась
поднять свой огромный живот. Живот выскаль-
зывал из рук, хлюпая жиром, она снова тащила его
наверх... И – хохотала.
...Аглая резко зажала талисман в кулак и столь
же резко встала. Взметнулась. Взвилась.
Фигуры из видения мгновенно спрятались в тела
нынешних их хозяев, вернув им облик сегодняшне-
го дня: женщине – пеструю пижаму, которая была,
очевидно, безумно дорогим брючным костюмом,
а также испуганный взгляд, мужчине – брюки, ру-
башку, галстук и взгляд вороватый.
Аглая села на место, попросила налить ей вина,
нечаянно опрокинула бокал, но даже бровью не по-
вела. Спросила разрешения закурить и незамедли-
тельно, не дождавшись ответа, чиркнула зажигал-
кой. Блаженно затянулась, спрятала талисман, ска-
зала:
– Мне правда не велено ни при каких обстоятель-
ствах снимать его. Не обессудьте, господа.
Она еще раз посмотрела на Вульфа. Он тоже ку-
рил, дым из трубки окутывал его красивую голову...
«Предатель», – неизвестно на что обижаясь, по-
вторила она про себя.
И ей очень захотелось покапризничать.
Примерно через полчаса они уехали. Что было
за эти последние полчаса, Аглая абсолютно не пом-
нила: ни как прощалась, ни как провожали их столь
нахально самообнажившиеся в ее светлой голове
финансовые трюкачи.
– Аглая! – позвал Вульф.
Та медленно повернула голову. Море бросило ей
в глаза россыпь яркой бирюзы.
– Давай немножко прогуляемся, – продолжил ее
спутник. – Я сам устал от этих людей.
Аглая удивленно посмотрела на него.
– Шушана очень экспансивная женщина, невы-
держанная, но она действительно знает толк в на-
стоящих вещах. Также… дядя абсолютно не может
передвигаться, а у него остались еще очень важные
незавершенные дела с этими людьми...
Он подал ей руку, она оперлась на нее.
– Маршрут выбирай ты, хорошо? – улыбнулся
Вульф.
Почти всегда, когда Аглая приезжала в Кейсарию,
она шла в театр. Театр, сооруженный при царе
Ироде, некогда восторженно трепетавший, страстно
содрогавшийся, неистово бушующий и, в конце кон-
цов, погребший все страсти в своих немых камнях,
и сейчас был жив. Он был почти отреставрирован и
совсем пуст, когда сюда приходила Аглая...
Она всегда садилась на одну и ту же скамью и на
сквозном ветру давно отгремевших оваций уноси-
лась мыслями в беспощадно древнюю Иудею.
– Идем в театр, – сказала Аглая, искоса глянув
на спутника.
В эту минуту ветер ничему и никому не подвласт-
ного Средиземного моря, как обезумевший от стра-
сти ремесленник, нагло задрал подол Аглаиного пла-
тья. Она попыталась опустить подол – ветер грубо и
жадно рванул его еще раз и еще... Кружась на месте,
66 жены Лота Игра без правил 67
Аглая боролась с собственными юбками, летящими
вслед за сильными невидимыми руками. Внезапно,
как и появился, ветер с моря исчез, оставив тонкие
вологодские кружева русской израильтянки в покое,
опустив их до кончиков туфель.
– Фу! – сказала Аглая, приводя себя в порядок.
– Какой ветер!
Внезапно развеселившись, она вспомнила, как
ей совсем недавно захотелось покапризничать. Ну,
или поиграть...
К тому месту, где она всегда сидела – через ароч-
ный тоннель, по покатым серым булыжникам, по
немыслимым слоям чужих следов – она шла с не-
ким чувством предвкушаемого торжества.
– Садись! – указала она спутнику на место в тре-
тьем ряду. Тот послушно сел. Она наклонилась к
нему, обвила шею своей загорелой рукой, прильну-
ла губами к самому его уху и тихо начала шептать:
– Сейчас ты забудешь, что ты – это ты. Сейчас
ты... Римлянин? Римский легионер? – заглянула
она ему в глаза и тут же добавила. – Нет. Ты не так
груб... Ты... Может, ты царь... Царь Соломон?
Она присела рядом и, притворно умоляюще
глядя в темные глаза, прошептала напевно-сладо-
страстно:
– Если ты царь Соломон, если ты так велик и
могуч, как тебя славят... если даже крепкий ливан-
ский кедр не сравним со стволом плоти твоей... если
млечные потоки любви твоей заставляют плодоно-
сить даже выжженные виноградники... Дай тайный
знак неприступной царице – и она станет покорной
рабыней сегодня...
Вульф смотрел на пустое море, чуть удивленно
приподняв брови.
– Но... Но ты... Ты не оттуда... Ты был раньше...
– продолжала Аглая холодно-отчужденно. – Ты был
совсем раньше? – внезапно удивилась она. – Еще
тогда? Этого не может быть... Это все давно умерло!
Или... мне так показалось? Хорошо! Пусть будет так!
Ты – оттуда. Из самых-самых... ветхозаветных... вре-
мен. И... И – просто мой любовник.
Аглая, продолжая играть роль падающей сквозь
время к своему суженому ведуньи, села у ног Вульфа
на белый пыльный горячий камень, и не глядя на
него, обратив взгляд в дымящуюся от жара пустоту,
заговорила, как-то пристанывая между фраз:
– Я не могу остаться с тобой... Я больше всего
на свете хочу остаться с тобой... но я не могу... Он
ждет меня... И – дети... И все уже собрано в доро-
гу... Пастухи пригнали стада... И тюки навьючены на
верблюдов... И сундуки заперты... Мы уйдем... Нам
надо идти... Так велено... И мы уйдем... Сыпучие пе-
ски заметут следы наши... Но ты всегда будешь ви-
деть в этой безводной пустыне мои следы… Душа
моя остается здесь, в Ханаане...
Аглая все больше и больше входила в образ. Вульф
все пристальнее смотрел на барханно-желтое море.
– Я сохраню твой подарок навеки... – почти сры-
вающимся голосом говорила Аглая... – Эта… бирю-
за… твой талисман… переживет меня, она будет пом-
нить силу... и... нежность... твоих рук, обтачивавших
ее... Обнимавших меня... Ласково скользящих вдоль
моего тела... Которое не ведало стыда в твоих объ-
ятьях... И не знало страха... И было чистым…
Аглая повернулась и посмотрела на Вульфа гла-
зами, напитанными темным золотом мечты.
– Помоги мне подняться, – через минуту как-то
чересчур сухо сказала она и протянула вверх руку
68 жены Лота Игра без правил 69
Вульф рывком поднял ее, на секунду прижав к
себе... И тут же рухнул обратно – на квадрат белого
камня.
Аглая испугалась.
– Что с тобой? – встревожено спросила она. –
Помочь?
Вульф, упираясь побелевшим кулаком в камень,
осторожно попытался вытянуть правую ногу.
– Нет! – резко мотнул он головой.
Аглая посмотрела на тяжело дышащее море, глу-
боко вздохнула и поднялась на одну ступень крутой
лестницы вверх. Потом еще на одну...
Ветер свистел, гуляя по каменным этажам бес-
смертной античности... Аглая была на самом верху
амфитеатра, когда почувствовала неодолимое жела-
ние оглянуться. Она застыла от силы этого желания
– страстного и пугающего. Такого… опасного. И зна-
комого.
Она стояла, окаменевшая, и не понимала, что с
ней происходит. Ветер, жадно поцеловав ее в заты-
лок, поднял легкие волосы к костру солнца и при-
жег огненной печатью полуобнаженную спину.
Всю дорогу обратно какое-то смутное чувство
тревоги не покидало Аглаю. Перешагнув порог сво-
ей квартиры, она первым делом прослушала автоот-
ветчик. Звонил муж. Сообщил, что на днях он подпи-
сывает новый контракт; уведомил, что на Ближнем
Востоке жить небезопасно (сегодня, например, в
Яффо группа арабских подростков забросала кам-
нями автомобиль: убит грудной ребенок, женщина
ранена, ее брат при смерти); передал привет тетуш-
ке и, наконец, настойчиво рекомендовал получить
визу и как можно быстрее перебираться в Америку,
к нему. Он ждет.
Сообщение Аглаю расстроило. В ее планы вовсе не
входило ломать ногти, развязывая тугой узел отноше-
ний с мужем, а оставлять все как есть... А что есть?
А что было?
Было… Был странный изгиб времени позднего
лета. Был август. Была тоска. И не было никого ря-
дом. Одиночество холодными каплями дождя бара-
банило по раскрытому зонтику.
Порывами мокрого ветра било в лицо. Унылым
пейзажем застилало глаза.
Она вошла в маленькое кафе, мокрая, несчаст-
ная. Кофе подали отвратительный, в темное окно
смотрел безразличный глаз желтого фонаря, и наг-
ло забарабанил вдруг усилившийся косой дождь.
Как давно это было…
В ее жизни было безлюдно. В кафе – тоже. Только
в углу, за шатким столиком, сидел какой-то мужчи-
на и с жадностью читал толстый журнал, делая от-
метки на полях.
Она наблюдала за ним долго, с интересом.
Он читал журнал, восхищался, тут же разоча-
ровывался, вновь воодушевлялся. Потом выхватил
салфетку, долго в карманах искал ручку, начал бы-
стро записывать.
Она, направляясь к выходу, мельком глянула в
его сторону. Распущенный узел галстука, отсутству-
ющий взгляд… испещренная формулами бумажная
салфетка на столе… И – нимб над головой. Так ей
показалось тогда.
Она шагнула в темный провал августовской ночи,
пересекла мостовую, ступила на дорогу…
жанка достала ржавый гвоздь и, трижды нарисовав
им в воздухе спиралевидный знак, бросила в кув-
шин – острием вниз.
– Фаруда, – еще раз позвал ее Вульф, не откры-
вая глаз. – А что с той престарелой, у которой я ку-
пил часы? Она жива?
– Жива, – односложно ответила служанка.
– Ты ей отнеси денег, я дам.
Фаруда молчала.
– Ты сделаешь, как я хочу? – просяще спросил
Вульф.
– Нет! – жестко ответила старуха.
– Почему? – чуть расслабляя тело, из которого
начала уходить боль, простонал он.
– Почему я должна относить ей деньги? – взви-
лась Фаруда. – Она на них ничего не купит – у нее
все есть. Она их не сможет никому отдать – у нее нет
никого. Она сгноит деньги, засунув между ног.
– Откуда она знала про то, что дни сочтены?
– Оттуда, откуда все знают, когда видят Смерть.
– А ты... Ты... видела?..
Служанка взяла кувшин и направилась к двери,
плотно закрыв ее за собой.
Придя на кухню, где стояла угрюмая мебель и
жили духи, она открыла дверь резного дубового бу-
фета. Неся впереди себя кувшин, шагнула в темноту
пахнущего плесенью и ведущего куда-то под землю
коридора.
Она шла минут десять вниз, потом еще дольше
поднималась по сырым ступеням. Ступени с чав-
каньем поглощали узкие следы, мрак слизывал
еле слышные шорохи. Наконец Фаруда оказалась в
доме, на разрушенных стенах которого сидели кош-
ки и лунные блики. В провалившемся углу одной из
комнат острой лопатой она вырыла ямку и вылила
туда ровно половину воды из кувшина, шепча за-
клятье.
Белая тень отделилась от противоположной сте-
ны, вонзенной одним краем в густое беззвездное
начало ночи. Отделившись, тень осталась стоять на
месте. Она, бесплотная, слабо шевельнулась и ожи-
ла.
Фаруда, стоя на коленях спиной к гостье, догово-
рила заклинанье до конца, забросала ямку руками,
медленно выпрямилась и, не оборачиваясь, спроси-
ла:
– Это ты?
Легкое дыханье прикоснулось к закрытому плат-
ком затылку ливийки.
– Ты можешь еще подождать?
– Могу, – ответила Смерть голосом вместо дыха-
нья. – Я все могу.
– Ты... подождешь?
– Я не жду, я или прихожу или не прихожу.
– Ты придешь за ним?
– Приду – я всегда прихожу, – ответила Смерть.
– Я спрашиваю, придешь ли ты, когда он так мо-
лод.
– Для меня возраст не имеет значения. Мне – все
равно.
Душный воздух сентябрьской ночи вялыми без-
вольными пластами ложился на каменные полураз-
битые квадраты пола и вжимался в них, содрогаясь
от падающего холода.
Фаруда знала, что нельзя поворачиваться.
Но она знала и другое.
Она знала, что гостья из стены... Смерть... скуча-
ющая вестница земных итогов… могильная проро-
чица и беспрекословная исполнительница собствен-
ных приговоров... имеет одну... слабость.
Иногда она любит играть не по правилам.
И чем смелее игрок, тем он неуязвимее, и тем
большего он может добиться. Разумеется, лишь на
время.
Фаруда медленно повернулась и плеснула в стену
остатки воды из кувшина.
Стекающие со стены колдовские щупальца рисо-
вали на стене знаки...
– Знаки удачи, – читая их, прошептала Фаруда.
На мгновенье низко висящий янтарный булыж-
ник луны покрылся яркой лазурью и мертвые камни
разрушенного дома шевельнулись, сдвинутые моло-
дым женским смехом развеселившейся Смерти.
Обессилевшая Фаруда присела на ступеньку и
тихо затянула тягучую благодарственную песнь на
понятном только ей одной языке.
* * *
Аглая достала шкатулку, кучей вывалила на стол
цепляющиеся друг за друга сережки, перепутанные
бусы, кольца, перстеньки и браслеты и принялась за
работу.
Распутала бусы. С трудом, но распутала. Бусы
– не кармические завязки. Начистила обручальное
кольцо, которое никогда не носила, разве что в пер-
вый год замужества. Вспомнила, как муж дарил по-
дарки. Усмехнулась. Примерила колечко. Со вздо-
хом отложила в сторону. Дорогие подарки других
мужчин, которые тоже мечтали когда-то надеть на
ее безымянный палец простой золотой ободок, чи-
стила не так тщательно, поскольку не любила их. И
тоже – не носила.
Уложив украшения обратно, она отодвинула от
себя костяную шкатулочку и сняла талисман.
Увесистый серебряный треугольник его с двумя
крепежными дужками положила в центр ладони.
Знаки, вырезанные по углам, по форме чем-то напо-
минали бобы, только очень узкие. «Бобы» были слов-
но живые и каждый раз, казалось, меняли не только
контуры, но и месторасположение, то приближаясь,
то отдаляясь от вмонтированных в центр талисмана
трех бирюзовых пластин разных оттенков.
Сами пластины были инкрустированы золоты-
ми, направленными в противоположные стороны
спиралями, а на обратной стороне талисмана плот-
ными рядами, как небесные воины, лучились тонко
выгравированные буквы древнего алфавита.
– Серебряная пластина, дужки... Окно в залежи
легенд и загадок... Два искривленных временем до
неузнаваемости вопроса... – шептала Аглая. – Знаки
– сквозные. Что они значат, почему так подвижны в
своей неподвижности? Так не бывает!
Бирюза. Синяя, обнаженная, чистая. Как небо в
раю для двоих.
И эти золотые ниточки-спирали – тоже символ.
Чего? Почему они так струятся вслед себе и – на-
встречу?
И буквы, так похожие на ивритские. Алеф – ле-
тящий к неземным солнцам божественный дух. Бет
– творящая мир сила. Гимель – путь постижения.
Алеф, бет, гимель… – корни жизни, корни душ,
сплетенные воедино…
Никогда ничего понять Аглае не удавалось, не-
смотря на некий набор эзотерических знаний и
мощное интуитивное постижение сути вещей. Сам
Юрка ни разу ни на один вопрос по поводу талис-
мана не ответил. Только вот на днях сказанул что-то
маловразумительное... Про миры и про женщину...
